Пока Майдан не разлучит нас - Страница 43

Сама я смогла позвонить Лешке только вечером следующего дня. Когда пришла в себя от наркоза после второй операции. Застаю его на пороге – собирается в аэропорт.

– Алло! Алло! Белка, это ты?? Это ты, Белка??

Я вижу, как пот скатывается с медвежачьей морды-лица. Ловлю себя на том, что улыбаюсь.

– Я, я, вот только от наркоза оклемалась. Извини, не могла раньше. Просила врача…

– Да-да, он позвонил. Сказал, что все в порядке, что ты под контролем, что будет операция. Слушай, давай потом поговорим. А то на самолет опоздаю!

– Какой самолет? Куда? Ты что, билет уже взял?

– Нет, не взял, в аэропорту возьму. Что-нибудь обязательно будет – сегодня же вторник.

– Леша, подожди. Послушай… – Пытаюсь собраться с силами, чтобы убедить. – Подожди. Я не вижу смысла. Я в больнице. Мне здесь спокойно. Я под контролем. Какой смысл лететь? Меня все равно не будет дома…

Кажется, Лешка об этом не подумал. Он вообще ни о чем не подумал. Он просто хочет ко мне. В трубке молчание. Лешка осмысливает услышанное.

– Алло, Леш, ну послушай, – слабым, но твердым голосом возвращаю Лешку в разумное русло жития-бытия. – Какой смысл уезжать посреди недели? Ты что, сказал на работе, что не выйдешь?

– Нет, решил, что завтра утром позвоню… Скажу, что заболел… Я не могу не быть рядом, Белка…

Я понимаю Лешку. Я тоже хочу, чтобы он был рядом. Очень. Но нам нельзя идти на поводу у эмоций. Мы не можем себе этого позволить. Нам нужно выстоять. Продержаться. Нам нельзя потерять Лешкину работу. Слишком много на кону. Я молчу, и молчание мое красноречивее слов.

– Мишутка, дорогой, – наконец произношу я, глотая слезы. – Ты можешь прилететь на выходные. А потом снова улететь. И работу сохранишь, и я как раз выпишусь. Идет?

– Хорошо, договорились, – коротко отвечает Лешка, помолчав, и я чувствую, что сказала что-то не то. Как же все это осточертело! Как же мне хочется бесплатной советской медицины и гарантированного трудоустройства! Черт.

* * *

Вторая операция прошла успешно, но есть нюанс. О нем сообщает хирург, навещая меня в палате на следующее утро.

– У вас наблюдается стабильно аномальные показатели протромбинового индекса. В истории болезни написано, что была история тромбофлебита, связанного с травмой. Но, судя по вашим показателям, не в травме дело. Скорее всего, речь идет о хронической болезни. Я заказал генетический анализ крови – послезавтра он будет готов. Посмотрим.

Слушаю и не понимаю. Хроническая болезнь крови? Что это может быть? Отгоняю от себя дурные мысли. Мне сейчас не до них. Нужно учиться вставать, ходить и садиться.

Ходить в привязку с капельницей учат медсестры. О том, чтобы не ходить, речи не идет. Больше ходишь – быстрее выздоравливаешь. Такова больничная установка. А если уж здесь что-то установили, то не отступят. Лучше не сопротивляться – закон сохранения энергии.

Уйти домой мне разрешают в пятницу утром. Я уже снова умею кушать и самостоятельно передвигаться по стене. Но меня не радует мое возвращение к жизни. Накануне пришли результаты кровяных проб – генетически унаследованная мутация. Повышенное тромбообразование. Пожизненная привязка к кроверазжиживающим препаратам. Беременность? Нет. Слишком велики риски…

Из больничного окна видны горы. Лежа в постели, смотрю на закат. Нет мыслей, нет чувств, и нет желаний. Свет уходит за горы и наступает черная пустота. Зачем? Зачем нужно было страдать и так хотеть выжить? Ради чего? Кому нужна моя ученая степень? Кому нужна вся эта суета – Калифорния, работа? Какой смысл в этой пустой жизни? Телефон звонит, но я не беру трубку. Я не могу говорить. Я не хочу говорить. Я ничего не хочу. Вообще ничего. Даже плакать.

* * *

– Леша, не приезжай. Мне нужно побыть одной. Я тебя очень прошу. Не приезжай. Умоляю.

Я стою у окна, опершись на подоконник, а в стекло стучит унылый осенний дождь. Все очень уныло – и за окном, и в моей убитой душе.

Апартамент погружается во тьму, и темнота давит: не жить. Вижу силуэт Смерти. Она стоит рядом, обернутая в черный капюшон. Завороженная, протягиваю руку. Вот оно, избавление от мук. Хорошо, что сегодня нет назойливых ангелов. Наверное, даже они понимают, как я устала. С такой усталостью не живут…

Звонок в дверь. Не надо! Не надо звонить!! Стой! Не уходи!! Куда ты??? Федора распыляется в темном пространстве и становится огромной, как сама жизнь. «Жизнь – это смерть, а смерть – это жизнь…» Пораженная открытием, плетусь к двери. Да перестаньте же трезвонить!! Я не могу слышать этот звон!!! Он разрывает мне душу…

Заглядываю в глазок. Беснующаяся толпа, жаждущая моей крови. Факелы. Огонь. Танцующие в огне люди. Понимаю. Смерть должна быть мучительной. Чтобы наверняка. Чтобы избавление было полным. Ну что ж, я готова! Зло и решительно распахиваю дверь. Нате! Разорвите меня!

– Белка, Белка, очнись!! Белочка, ты слышишь?? Это я – твой Медведь. Ну, пожалуйста, посмотри на меня, Белка!

Лешка держит меня в руках, отгораживая от Преисподней. Она отступает. Лешка, зачем?

* * *

Завернувшись в пледы, сидим на балконе. Молчим. Прошел всего лишь месяц, а как все изменилось! Ни солнца, ни океана, ни радости встреч.

– Белка, тебе нужно постараться ни о чем плохом не думать. Забыть обо всем. Я знаю, как тебе больно. Я знаю, как ты хотела ребенка…

Меня дергает, как от удара тока, но я продолжаю молчать. Я знаю наперед все, что Лешка скажет. Я не ошибаюсь.

– Ты знаешь, я сделаю все, что ты захочешь. Захочешь расстаться – я уйду. Только не сейчас, ладно? Тебе нужно выздороветь. Я просто буду рядом. Кто-то же должен готовить тебе еду? Забудь обо всем. Хорошо?